We've all begun to die, and don't know what to do.
Since it hurts to pray to God, when God is dying too.
Takes strength to laugh, when you start to drown.
And we dance while the sky crashes down.
©Jason Webley

Николь сидела в кресле самолета, совершающего полет по маршруту Лондон – Прага и следила за облаками. На сидящего рядом и, кажется, немного нервничающего брата она особого внимания не обращала. Может быть, ему было непривычно пересекать границу по подложным документам или же он беспокоился о предстоящей сделке с гильдией алхимиков – такие дела не входили в компетенцию Клифф и потому не волновали ее, а в дороге она давно чувствовала себя чуть ли не естественней, чем в офисе или редакции.
Поэтому она отвернулась к иллюминатору; никто не мог видеть ее блуждающей улыбки. Николь летела в Прагу, а это значило – к Андре. В свои тридцать пять он занимал пост главного редактора местной «The New Times», выходящей на английском, и состоял в ордене в качестве информатора, прекрасно сочетая талант добывать важные сведения с умением хранить их в тайне от непосвященных. Клиффорд высоко ценила его как профессионала, но еще больше – как любовника.
Ее отношения с Джулианом напоминали сложную симфонию с множеством тем и вариаций. Переплетаясь и сталкиваясь друг с другом они создавали неповторимо гармоничное звучание, в котором, впрочем, всегда слышался трагический мотив. Увлечение Андре походило скорее на салонную музыку Моцарта: изящное, игривое, легкое, оно несло в себе только светлую радость. Николь редко думала о своем лучшем информаторе после очередного расставания, но на пути в чешскую столицу он не выходил из ее головы. С ним она чувствовала себя свободной и счастливой, словно сбежавшая с контрольной школьница.
Вот и сейчас она представляла, как сразу из гостиницы поедет к нему, взбежит по винтовой лестнице – к черту неторопливый лифт! – а он откроет дверь, заслышав ее шаги. И вместо приветствия будет поцелуй, жаль, что не сразу в дверях (вдруг соседи заметят, а как же конспирация?). И ее торопливое из-за сбитого дыхания «Что по делу?», и его рифмующийся ответ «Все плану». И как сложно будет потом заставить себя выскользнуть из его объятий (его последний поцелуй непременно в затылок), но это потом, потом, потом, а сначала она просто будет счастлива.       
Алоис же был настроен на менее оптимистичный лад, нежели его сестра Николь. Подобные отлучки из Великобритании его нервировали. По разным причинам. С самого начала своей карьеры, от неофита до старшего минервала, Вагнер был «оседлым» агентом. У него были так называемые корни: имущество, имидж, вверх стремящаяся карьера, хорошие связи и осведомленность. Лондон был его стихией.
Вместе с тем, Лондон не был его домом. Алоис был американцем. Американцем с британским гражданством и немецким именем. Там, на Новой Земле все было на порядок проще. Это страна, где посвящение проходят сенаторы, а однодоллоровая купюра хранит их, иллюминатов, инициалы, напоминая, кто они и кому обязана Америка своим процветанием. Великобритания же была минным полем, здесь до сих пор витает дух монархии.
Как упоминалось ранее, мотаться по миру в поисках неприятностей не было профилем Алоиса (должность королевского прокурора не обязывала). Вместе с тем, от подобных срывов он никогда не был застрахован, поскольку, помимо всего, он являлся экспертом в вопросах оккультизма. «Ты едешь туда в качестве нашего юриста, сучонок, - не пренебрегая своей манерой изъясняться сообщил Ллойд, - все существенные условия уже давно оговорены твоим отцом, договор составлен, тебе осталось его лишь подписать. Безусловно, наши отношения с алхимиками испокон веков держаться сугубо на доверии. Но, доверяя, проверять нужно втрое усерднее, нежели когда бы то ни было еще. И прежде чем поставить свою подпись и нашу печать, тебе следует быть более уверенным, что в руках у тебя свиток Голема, нежели, что между ног собственный член. Они не знают, что мы посылаем к ним эксперта; они знают, что мы посылаем к ним юриста. Не оплошай».     
Поэтому, дабы не оплошать, Вагнер уже в сотый раз перечитывал электронную версию договора, пытаясь отыскать в нем подводные камни и белые пятна. На его сосредоточенном лице было трудно отыскать какие-либо признаки волнения, но с потрохами его выдавало бессознательное теребление золотого кольца на…безымянном пальце.

Приняв душ в более чем скромной ванной и переодевшись, Николь помчалась к Андре. Дождаться поезда метро – по этой линии он ходил три раза в час – казалось суровым испытанием; она бесцельно бродила по платформе, глупо улыбалась и даже не пыталась скрыть этих дурацких улыбок. От ледяного воздуха, которым тянуло из туннеля, у нее мерзли руки, но дрожала она не от холода, нет, ее потряхивало от нетерпеливой радости, от предвкушения встречи. Сидя в вагоне, прижимаясь лбом к стеклу, всем телом чувствуя вибрацию подземного поезда, она думала неотступно: «Андре, я еду к тебе!»
Но его окна закрывали опущенные жалюзи. Николь почувствовала себя так, словно кто-то вынул из нее позвоночник. Что-то пошло не по плану. Андре не мог спать в такое время, зачем же ему держать жалюзи опущенными? Поразмыслив мгновение, девушка все же вошла в подъезд, стараясь не сдавать позиции тревоге. Она поднялась на лифте – теперь уже некуда спешить – на этаж выше, к соседке своего информатора. Та была, кажется, учительницей английского на пенсии и по совместительству чем-то вроде тетушки для Андре: «Надень шапку, купи молока, не задерживайся допоздна, я волнуюсь»...
- Добрый день, - бодро приветствовала молодая гостья пожилую хозяйку. – Джулия Сайрен, журналистка, коллега Андре. Вы не знаете, когда он вернется?
- Ой, не знаю, а вы из какой газеты?
- «The New Times», а что?
- Ах да, он тоже там работает. На днях к нему уже приходили двое, сказали, что из «The American Journal of Surgery», видимо, военные медики... 
- Почему вы так решили? Может быть, обычные хирурги...
Соседка улыбнулась снисходительно:
- Нет, милая, у меня муж служил, я эту выправку сразу узнаю. Парни были боевые, это точно.
Николь показалось, что ее сердце уже вырвали из груди те самые «военные медики», но она заставила себя спросить:
- А что Андре?
- Так они его не застали, я ему сказала, что они приходили, а он как-то странно себя повел, в тот же вечер уехал, даже не сказал, когда вернется.
- Ну, ничего, для главредактора это нормально, сами понимаете – сегодня китайская биржа обвалилась, завтра террориста какого-нибудь поймали, и везде надо первым успеть! Спасибо вам и хорошего дня.
Последние слова Николь выдавила, уже сбегая по лестнице. Андре, радость моя, значит, ты жив. Но что же ты мне ничего не сказал? Неужели все настолько серьезно?
Рядом с домом располагался ничем не примечательный парк, в парке – скульптура шестидесятых годов, гипсовый морской котик на невысоком постаменте. Каким образом это диковинное животное могло вдохновить пражского скульптора, оставалось загадкой, равно как и имя творца. Видавший виды морской котик вообще умел хранить тайны не хуже древних Сфинксов: с одной стороны, в самом низу, от его постамента, откололся небольшой кусок, легко встававший на свое место, так что трещины были почти незаметны. Андре, считавший котика кем-то вроде своего домашего питомца, придумал использовать этот косметический недостаток как тайник: если отодвинуть отбитый кусок, положить туда записку (но ни в коем случае не сворачивать листок, иначе он будет слишком толстым и ничего не получится) и прижать ее отбитым куском.
«Поделись со мной своими знаниями», - мысленно попросила Николь не то котика, не то любовника, и не разочаровалась: в тайнике для нее действительно лежала записка. Всего пара строк, почерк Андре и, несомненно, его стиль: «Все летит к чертям, дело серьезное. За тобой идет Хозяин. Уноси ноги. Встретимся следующим летом в Сан-Франциско, птичка». Девушка вернула постаменту его первоначальный вид, погладила верного гипсового зверя по голове и направилась к пруду. По дороге она раз пять пробежала записку глазами. Последнее предложение указывало на подлинность авторства: на всем белом свете один Андре называл ее «птичкой» и ему одному могло придти в голову назначить свидание подобным образом. Значит, верил, что и он, и Николь уйдут от неведомого «Хозяина» целыми и невредимыми. Значит, все не так уж плохо? Ах, Андре, Андре, радость моя...
Она утопила записку в пруду и на такси вернулась в «Приют поэта» в надежде, что Алоис дожидается ее в номере, как и было ему предписано.

Когда Николь возвращалась в номер, где оставила брата, в коридоре ей повстречалась Хедвика. Увидев Клифф, она зарделась и поспешила побыстрее скрыться за поворотом.
Алоис, пребывая в куда более приподнятом настроении, нежели раньше, сидел за столом, разместившись сразу на двух стульях. Держа только что зажженную сигарету в одной руке и листая стилусом на планшете электронные страницы изучаемого договора другой, он даже не поднял глаз на сестру.
- Удачно понаставляля мне рогов, любимая?
- Кажется, все было наоборот, и новоявленный Шекспир нашел в «Приюте поэта» новую музу среди служанок, - процедила Николь. Обычно она не обращала внимания на любовные похождения брата, но все «обычное» на сегодня закончилось. Такого мужчину, как Алоис, женщины помнят долго, и как назло именно сейчас это может выйти ему боком. – Сделай милость, отвлекись от своей электронной игрушки, все равно сделка отменяется.
На слове «отменяется» Вагнер удивленно взглянул на сестру.
- Что значит…? – но договаривать он не стал, понял все по выражению ее лица.
Николь как-то порывисто, словно кто-то толкнул в спину, подошла к окну. Джулиан всегда упрекал ее в том, что она невнимательна к слежке. Вдруг она уже привела за собой парочку «военных хирургов»?.. На улице никого не было, пока из самой гостиницы не выбежал портье и не заскочил в соседнюю лавочку. «Ах ты, тварь! Увидел меня и решил незамедлительно сообщить Хозяину. А Хозяин, видимо, хорошо подготовился к нашему приезду, может быть, вообще известил все гостиницы города, иначе откуда бы в этой дыре узнали, что мы его интересуем... Значит, это своего рода мафия», - решила она, наблюдая за тем, как портье возвращается на свой пост. Теперь ей следовало действовать быстро.
Николь за плечи развернула брата к себе. Взглянула в его непривычно серьезное лицо и с кристальной ясностью поняла одно: «Он должен жить». Неважно, в какой игре они учавствуют против своей воли, неважно, кто дергает за ниточки, неважно, проиграет ли орден в конечном счете, да ничего уже не важно! Но он, Алоис Вагнер, ее старший брат, негодяй и развратник, должен жить!
- Слушай меня внимательно, - четкой скороговоркой зашептала она, - и не смей перебивать. На нас охотится некий Хозяин и настроен он весьма недружественно. Единственная наша цель – уйти от него живыми. Мы спускаемся вниз и прощаемся на глазах у портье, как муж и жена, и назначаем встречу в Еврейском квартале. Эта встреча не состоится. На самом деле тебе нужно добраться до Зеленой улицы, дом два, это бордель, тебе понравится. Спроси Элизабет, она наша соотечественница, к тому же любит деньги и приключения; заплати ей как следует и пообещай дать столько же, если она за два дня инкогнито довезет тебя до Остравы. Купи два авиабилета на следующий рейс в Вену и остановись в отеле «Три собаки». Да, не вздумай пользоваться мобильным или банковскими карточками – по ним тебя ничего не стоит выследить. Я приеду в «Три собаки» через два... черт, не успею, через три дня, если задержусь, улетай без меня. Понял? Повтори основное.
Алоис затянулся в последний раз и потушил сигарету, оставив окурок лежать в пепельнице. В первое мгновение ему захотелось напомнить Клифф, кто есть кто, но рационализм очень вовремя одержал верх.   
- Зеленая улица, дом два, Элизабет, - не по обыкновению послушно ответил он. – Острава, «Три собаки», билет в Вену.
- Я горжусь тобой, рядовой, - кивнула Клифф. – За мной шагом марш!