Запах медикаментов, витающий в воздухе, был невыносим. Ожидание и вакуум неизвестности – омерзительны. Человек, привыкший держать планируемую ситуацию в своих руках по обыкновению испытывает определенный дискомфорт, когда заведомо знает, что ситуация практически неконтролируема.
И когда все элементарное успело стать таким сложным? Если бы три года назад кто-нибудь из будущего рассказал, что он будет спасать мир – Алоис высмеял бы этого «пророка» прилюдно. 
Вагнер неторопливо мерил шагами коридор перед инфекционным отделением клиники, то и дело бросая взгляд на циферблат наручных часов. Секундная стрелка издевательски медленно мотала свои положенные круги, о двух ее спутницах и нечего было говорить.
Белые стены давили, изредка мелькающий персонал нервировал.
«Вам это практически ничего не стоит, - с дежурной улыбкой три дня назад протянул секретарь, когда Николь забрала коробку с неведомой дрянью из штаба, - все что требуется, это просто поговорить. Ты же сын дипломата, Вагнер. Выкручивайся».
Дверь перед самым его носом отворилась, и в коридор вышел дежурный врач. Кажется, его звали Эрик Дженкинс. Но на данный момент Вагнер уже ни в чем не был уверен.   
- Ну что там? – немного приглушенным голосом, дабы прикрыть свое волнение, поинтересовался Алоис. Врач смерил его не одобряющим взглядом и кивком головы велел следовать за ним вперед по коридору.
- Позавчера мы ввели вирус пациентам, поступившим к нам с пищевым отравлением. Эффект не заставил долго ждать. Мы сказали, что подобные недомогания – первый симптом, пока не начнется кашель болезнь выявить почти невозможно. Большая часть зараженных уже переведены в инфекционное отделение. Сегодня утром сделали инъекцию всем остальным. Грядет скандал.
Вагнер снова посмотрел на часы.
- Хорошая работа, Дженкинс.
- Джефферсон.
- Не имеет значения. 
- Черт бы вас всех побрал, Вагнер! Да если хоть кто-нибудь посторонний узнает, меня уволят! Уволят и посадят.
- Уволят, - подтвердил Алоис. – Но посадить не успеют. Ты знаешь, что происходит с отработанным материалом. Поэтому в твоих интересах заботиться о… (он поморщился) конфиденциальности во имя сохранения должности и статуса «Полезен» в наших архивах.
- «Наших», - фыркнул врач, - ты всего лишь свинья, вылизывающая задницу своего отца.
Меткий удар по его самолюбию попал прямо в цель. Но ни время, ни место были не самыми удачными для личных разборок. Вагнер провел ладонью по гладко выбритому подбородку. 
- Нарываетесь, доктор?
- Ни в коей мере. Констатирую факт. Я еще хорошо помню те дни, когда тебя откачивали, укуренного наркоманишку…
На счастье ему пришлось замолчать, когда молодая медсестра прокатила мимо них контейнер до краев набитый грязным бельем. Какое-то время двое мужчин задумчиво смотрели ей в след.
- Эта дрянь, что мы вкололи – ваши разработки?
- Понятия не имею, - пожал плечами Алоис и в третий раз посмотрел на часы. Бандитка по обыкновению не опаздывала, но задерживалась. И хотя до условленного часа оставалось еще пять минут, Вагнер уже заведомо был готов разорвать сестру на части. Сейчас она была ему жизненно необходима, если не как в качестве поддержки, то как внешний фактор, на который можно отвлечься.

Врач Даниелла Гослинг работала в клинике «Веллингтон» уже третий год. Но никогда за время своей работы, а также практики и стажировки она не встречалась со случаем, аналогичным произошедшему сейчас. За несколько суток – почти две сотни заболевших со странными симптомами. А самое страшное, что этих людей ничего, кроме клиники, не объединяло, а значит, очаг заражения – в стенах больницы. А это может поставить крест на репутации клиники. Поэтому в обход доктора Джефферсона она поговорила с руководством клиники и договорилась о консультации со своим учителем, доктором Райдером. Маркус Пол Райдер был владельцем и директором частной исследовательской лаборатории, блестящим врачом-инфекционистом и одним из лучших диагностов Британских островов. Его коллеги могли относиться к нему по-разному: треть уважала его, как специалиста, но сторонилась, треть – восхищалась и мечтала работать с ним или учиться у него, треть – люто ненавидела. Но все они сходились в одном: таланты вирусолога в Маркусе граничили с гениальностью. В данном случае у Даниеллы, которая сама стажировалась в его центре, была только она проблема: она, как и все остальные, не могла предугадать действия Райдера. При всех его многочисленных достоинствах Маркус был человеком с большими странностями – как еще, как ни странным, охарактеризовать человека, который коллекционирует рецепты редких ядов? Если составлять список того, что интересовало Маркуса вне медицины, то выяснится, что он неожиданно скуп: первое место в этом списке с большим отрывом занимали кошки, второе и третье делили женщины и книги. Помощь друзьям, если они, конечно, у Маркуса были, потому что о них никто не слышал, или просто помощь окружающим в список не попадала.
Но Даниелле повезло: черный Aston Martin DBS Volante въехал на парковку клиники и подрулил к уже ожидавшей его Даниелле.
В белом кожаном плаще с багровым подкладом, опираясь на трость с набалдашником в виде лошадиной головы, четким, размеренным шагом вечером восьмого октября в широкие двери главного входа «Веллингтон» вошел бывший серафим Самаэль, Первый Всадник Апокалипсиса.
Настроение его по обыкновению колебалось от умеренного раздражения к тихому бешенству. Но, в отличие от всего персонала клиники, Чума еще загодя предчувствовал недоброе – в данном случае то, что эта эпидемия началась не просто так.
Он смерил взглядом встретившего его заместителя главного врача клиники, небрежно бросил плащ на его протянутую для рукопожатия руку.
– Чашку чая мне.
Он набросил на плечи белый халат.
– Даниелла, показывайте больных.
Следующие несколько часов Маркус провел за работой. По истечении их Райдеру все стало ясно: заражение было искусственным. Было два варианта: неведомые террористы, во что Самаэлю не верилось, либо же послание лично ему. Настроение бывшего серафима плавно подошло к отметке «тихое бешенство». Чума ненавидел послания. Чума ненавидел сюрпризы. Он вообще мало что любил, и поэтому Маркус пообещал себе при встрече с этим неизвестным заразить его чем-то добрым и, возможно, смертельным.

Девушка едва заметно усмехнулась.
- Не извольте беспокоиться, мистер Вагнер, - и добавила мысленно: «Я ведь уже почти научилась летать». Легким шагом она направилась к лестнице; ей нужно было идти в том же направлении, что и Джефферсону, поэтому они быстро поравнялись.
- Ничего не бойтесь, доктор, я вас прикрою, - доверительно шепнула она, сжав его руку. Разумеется, это была чистая ложь, но именно в ней, а вовсе не в грубом давлении нуждался сейчас врач, от которого многое зависело. Жаль, что Алоис не понимает столь очевидных вещей...
Ответа Клиф дожидаться не стала, обогнала мужчину и стала стремительно спускаться по лестнице. В голове у нее уже мелькали названия улиц, автобусных остановок, спуски в метро, задворки, подвалы и бреши в изгородях.
Курьер ордена иллюминатов вышла из больницы на задний двор, где стояли машины скорой помощи и располагались всякие хозяйственные постройки вроде кухни. По счастью, здесь ей не встретилось ни души. План действий, четкий, словно начерченный черной тушью, был уже готов.
Теперь необходимо сосредоточиться на другом. Клиффорд отошла в тень, опустилась на одно колено, опершись обоими руками на землю, наклонила голову. Остался только глубокий вдох, только дрожь, охватывающая все тело, боль, прошивающая позвоночник... кувырок! Мир потерял свои краски, четкость, и тут же в сознание мощным неукротимым потоком хлынули звуки и запахи. На заднем дворе лондонской больницы стояла лисица...   
«Сумасшедший город, – подумалось Николь в холле клиники, куда она вернулась с папкой. – В каменных джунглях, возведенных людьми и для людей, лисице требуется пять минут, чтобы преодолеть тот путь, на который хомо сапиенс вынужден убить все четырнадцать. Еще повезло, что успела заскочить в нужный автобус и проехать на нем четыре остановки, иначе пришлось бы бежать бегом».
На сей раз она увидела шефа уже в холле и направилась к нему.
- Документы, которые вы запрашивали, - сухо произнесла Николь, передавая папку. Потом остановила взгляд пытливых темных глаз на лице брата и произнесла чуть заинтересованней: – Есть что-нибудь новое, мистер Вагнер?

Вагнер взял папку из рук сестры. Наверное, следовало бы сказать спасибо, но оно затерялось где-то между мыслью и словом.
- Ничего. Меня волнует Джефферсон. Как бы не взболтнул лишнего в наше отсутствие, так что следует поторопиться, но прежде, - он  достал поддельные удостоверения, передал одно из них Николь, а безымянную папку опустил в попавшийся по дороге в кабинет Джефферсона мусорный контейнер.
Разбираться с такого рода проблемами Вагнеру было не в первой, поэтому вставший ребром вопрос, связанный с так не вовремя объявившимся вирусологом, расценивался Алоисом сугубо как трата времени, которого и без того всегда катастрофически не хватает. Он уже подумал, не позвонить ли Джефферсону, чтобы доктор сам разобрался во всем без их с Николь помощи; он так же подумал (и почти решил) прислать на моральную расправу с вирусологом одну мисс Клиффорд, а самому заняться главным. Но предчувствие «тухлой рыбы» посетило его прежде, чем он успел отдать новое распоряжение.
В кабинет Эрика Джефферсона Вагнер вошел без стука, по-хозяйски, пренебрегая всеми правилами приличия. Хотя в сложившейся ситуации никто бы и не обратил внимание на чисто символический тройной стук. А может, как раз подобная наглость позволила им насладиться (но скорее даже ужаснуться) представшей перед ними картиной.
Доктор Джефферсон и вправду не сразу заметил их появление. В холодном поту и во все глаза он смотрел на человека перед ним. А вернее его тень.
В первый миг Алоис успел ощутить весь контраст нахлынувших ощущений. То были триумф, страх, удивление. Неужели их старания не пропали даром? Или желание покончить со всем поскорее начало раззадоривать воображение?
Вагнер знал Маркуса Райдера не понаслышке, ему не раз приходилось пересекаться с ним в суде. И тут Джефферсон был абсолютно прав: купить можно отнюдь не всех, а запугать – и подавно. Но разве теперь это имело хоть какой-то смысл?
Профессиональная сноровка позволила ему не растеряться в по-новому обставленной ситуации. Внешне он никак не отреагировал и сохранил лицо человека, которого не могут смутить какие-то блики и тени – это ведь всего лишь игра света. А доктор Джефферсон… а доктор Джефферсон нервничает. Как всегда. Мы ли его не знаем?
- И вы здесь, доктор Райдер! – как ни в чем не бывало произнес Вагнер с самой благожелательной улыбкой. Бодрость и уверенность тона были нужны также и для того чтобы сориентировать Николь и дать понять девушке о внезапной смене всех планов. Он уже догадывался, что его опасения по поводу Джефферсона скорее всего оправдались, но и это не имело прежнего значения.
- Впрочем, стоит ли удивляться. Едва ли в Лондоне найдется хоть сколько-нибудь сведущий человек, способный сомневаться в вашей компетентности… или не только в Лондоне? Не так ли, доктор Джефферсон? – в его тоне могла скользить едва заметная тень сарказма. Но, вполне возможно, ее там все-таки не было.
Джефферсон что-то пробубнил невнятное под нос. Вагнер не обратил никакого внимания и продолжил, взглянув на наручные часы.
- Я тут был утром и до полудня, но о вашем приезде мне не было ничего сообщено, доктор Райдер. Вы уже успели осмотреть пациентов?

Люди, они не то что не менялись с каждым веком. С каждым тысячелетием они становились все хуже и хуже. Это называется вырождение, Маркусу очень нравилось применять этот термин ко всему человечеству. То, что когда-то давно можно было списать на милые шалости или неопытность  людей, по прошествии тысячелетий они, люди, возвели в культ – все грехи, все недостатки стали нормой их жизни. И ради них он когда-то пожертвовал всем, хотя, если быть честным, не только ради них, в общем, с его падением все было намного сложнее. А еще людям свойственно переоценивать  собственную значимость, и вот стоящее перед ним ничтожество, тоже распиналось о величии и огромных возможностях очередной  стайки кроликов, выбравших себе громкое, патетичное название. С высоты всадника апокалипсиса все это было не больше, чем просто мышиная возня. От мыслей о вечном его отвлекло бесцеремонное появление новых действующих лиц. Алоиса, о котором нам так долго говорил Джефферсон, и еще какой-то девушки. Хотя не просто девушки, а девушки-оборотня, а вот Алоис как был обычным человеком  при их последней встрече, так им и остался, правда, самомнение было слишком раздуто. Вот интересно, это кем надо быть, чтобы вызывать всадника апокалипсиса – идиотом или самоубийцей? Это и предстояло выяснить Маркусу, причем опытным путем.
– Я здесь, вот незадача, правда? – Маркус поудобней устроился в кресле, его поза была наигранно вальяжной. – Мы тут с доктором Джефферсоном как беседовали и вас тоже вспоминали. Правда, мистер Джефферсон?
Бедный врач что-то нечленораздельно промычал. Райдер вытряхнул сигарету из пачки и неторопливо прикурил, а потом пододвинул к себе одну из чашек, намереваясь сбрасывать в нее пепел.
– Не надо мне льстить, мистер Вагнер, особенно если вместо лести у вас выходит простая констатация факта. Я и так знаю, что я один из лучших вирусологов в мире, впрочем, не я один.
В этот момент Джефферсон попытался бочком, бочком выскользнуть из комнаты.
– Сидеть.
Маркус даже не повернул к нему головы, но доктор и так чуть ни сел на пол. Эрик устроился на краешке одного из стульев и попытался притвориться невидимкой.
– Да, к вашему сожалению, посмотрел , это искусственное заражение, причем достаточно банальным вирусом, топорная работа, тот кто его делал – бездарь. А кстати, что здесь делает сам господин государственный обвинитель, или вас сюда привела не работа, а долг честного лондонца и гражданина?
Самаэль издевательски усмехнулся и стряхнул пепел в чашку. В этот момент дар речи пришел к девушке. Маркус смерил ее заинтересованным взглядом, но руки в ответ не протянул: Чума вообще ненавидел рукопожатия, дружеские объятия и всякого рода неоправданные тактильные контакты.
– Ассистент доктора Вагнера… я вам сочувствую. Столь милая девушка могла бы найти себе работу и получше. Например, что-то связанное с  лесом, природой. Там, где вы могли бы приносить пользу, вот например как лисы. Вот вы знаете, что лиса в год уничтожает до семи с половиной тысяч мышей-полевок, а ведь они, как известно, вредители и переносчики  заболеваний.  Хотя решать-то вам.
Он потушил сигарету и сделал глоток виски.
– Нет, виски здесь дерьмо.
Маркус поморщился.

Клифф умела протягивать руку для рукопожатия очень уверенно, по-мужски, чтобы каждый думал: вот это прямой и честный человек, такой не обманет. Она не могла вспомнить, когда потерпела подобную неудачу в прошлый раз, но на сей раз пришлось просто опустить руку. Хуже было другое: этот человек – не-человек? – судя по всему знал, что она оборотень, и даже ее лисье обличье не было для него тайной. Орден не афишировал подобных подробностей из мира животных... эм-м... из мира своих сотрудников. Николь украдкой бросила взгляд на брата – удивлен ли? Прочесть этого по его лицу было невозможно, сделать какой-либо определенный вывод из его слов тоже.
- Приносить пользу – скучно, - безапелляционно заявила она, глядя прямо в глаза Райдера. – Я оставлю это занятие до пенсии. А что касается лис... Насколько мне известно, они переносят бешенство и по этой причине представляют собой большую угрозу, чем мыши.
Закончив говорить, Николь воспользовалась молчаливым предложением начальника присесть. Она придвинула к столу стоящий у стены стул (он предназначался для незваных гостей, был явно дешевле офисных кресел, занятых господами, и показался девушке слишком тяжелым) и расположилась слева от Алоиса. Теперь, после обмена любезностями с таинственным существом, следовало отойти в тень, понаблюдать, подождать.
А старший брат между тем указал ей направление: «...мне остается лишь сознаться», - нечасто услышишь такие слова от обвинителя. Будь Николь сейчас в лисьей шкуре, она не смогла бы удержаться и не поставить ушки торчком – что-то будет? Будь Николь сейчас на своей репортерской службе, она бы потянулась к фотоаппарату и сделала бы ну просто ах какой снимок: плечо брата, его затылок, и Райдер анфас. И назвала бы его «Напряжение»... Даже немного жаль, что она сейчас на другой работе и думать ей нужно о другом: что на уме у Алоиса? Неужели действительно собирается «играть с открытыми картами», как говорят немцы? Необходимо придумать пару ходов на всякий случай, вдруг ему понадобится-таки ее помощь...

- Ерничаете, доктор Райдер? – без тени сарказма произнес Вагнер. – А между делом сейчас вы ошибаетесь на наш счет: нас не питают иллюзии о малейшей значимости и не тешит раздутое эго. Так что напоминать о том, что мы два… три термита, сидящие напротив дезинфектора, вовсе не обязательно, право, мы того не стоим. Еще конечно же мы, термиты, не стоим ни грамма уважения со стороны такой великой и вечной сущности вроде вас – тут я не смею иронизировать, доктор Райдер – и уповать хоть на долю снисхождения, не говоря уже об уважении. Но с вашей стороны было бы необычайным милосердием проявить их и прекратить называть меня так, как называют в наиболее узком кругу друзей и родственников, исключая любовниц – то есть по имени. Нет? Ну да ладно.
Что же касается моей совести, то она – дряхлая старуха. Слепа на оба глаза, глуха на оба уха. Чести это не делает, но зато изрядно упрощает жизнь. Хотя мне и правда жаль, что мы смеем отвлекать вас от более интересного и уж точно менее раздражающего занятия. Наверняка ваши кошки гораздо покладистее и умнее людей-термитов, и их уж точно не заботят вопросы, касающиеся заката нынешней цивилизации, конца света и прочей ерунды. А люди, или некоторые из них, тем временем забрыкались, замахали лапками и решили оторвать глаза от чужих задниц. Кто-то пошел к предсказателям, кто-то к пасторам, а кто-то возжелал дерзнуть и узнать информацию из первых уст, – и нет, это не мы, так что увольте от своих уколов рядовых исполнителей – но «первые уста» не имеют привычку отвечать страждущим, поэтому нас послали за вами. Из трех всадников, снующих по нашим данным по Свету, в современных реалиях вы оказались наиболее удобным для призыва – и опять же, не сочтите за спесь и неучтивость мелкого пресмыкающегося. 
Говорил он четко и размеренно, выдерживая одинаковый тон и тембр голоса, не честя и не растягивая гласные. Словоблудить, оборачивая предельно краткую мысль в несколько слоев из слов, Вагнер начал намеренно, улавливая раздражение Маркуса. Он улавливал его каждый раз в суде, исходящее от судей, когда атторнеи, словно два павлина, уже не имея возможности добить друг друга и присяжных фактами, начинали лавировать на волнах словесных ужимок, ловушек и формулировок, в которых грех не запутаться самому. Только в отличие от суда здесь, в затхлом джефферсоновском кабинете, он играл с огнем, и едва ли теперь удастся избежать ожогов. Но отступать было поздно, да и каков смысл? Все равно в случае провала рано или поздно их ждет конец. И есть ли разница, приобретет он глобальные масштабы или ограничится стенами этого помещения? Правда, по своему обычаю, Алоис не поинтересовался у остальных, аналогичного ли они с ним мнения. Джефферсона он не брал в расчет изначально, но вот Николь… а Николь о всех рисках работы на орден знала изначально. Поэтому заметив на лице Райдера отнюдь недобрую улыбку, предназначающуюся его сестре, Вагнер не позволил себе даже косого взгляда в ее сторону.

Алоис говорил много и долго. Видимо, сказывалась практика, полученная в судах. Но, к сожалению, Маркус не был присяжным, поэтому примерно одна треть словоблудия Вагнера не достигала цели. Райдер покачивал в такт словам Вагнера головой, но было непонятно, слушает ли его вообще. Перестав отстукивать ритм на подлокотниках кресла, Чума переключился на другое, не менее важное занятие: он начал полировать носовым платком набалдашник своей трости. При этом пепел с его сигареты падал на бумаги мистера Джефферсона, лежавшие на столе последнего.
– Алоис, – Маркус осекся. – О, простите, вы же просили меня так вас не называть. Ал, может быть, мы не будем трогать кошек? Они милые, пушистые, свободолюбивые создания, они могут быть преданными и умеют любить. И вообще, что в этом такого? Я люблю кошек, вы – себя, лисы – Николь.
Он замолчал и снова погрузился в полировку навершие трости, периодически дыша на набалдашник и снова протирая его платком, добиваясь абсолютного блеска.
– Термиты – насекомые. Вы уж определитесь, кто вы – насекомые, животные, пресмыкающиеся.
Он затушил очередную сигарету в чайной чашке.
– Алик. Вам не кажется, что вы начинаете терять нить разговора? Из всего вашего бурного монолога я пока понял только несколько вещей: судя по частоте упоминания термитов вы энтомолог-любитель, и вы очень кичитесь своими внебрачными связями. Но поймите, Алик, кичиться ими недостойно джентльмена: я же не рассказываю вам о своих любовницах, хотя именно их именами пестрят Ветхий и Новый Заветы. Постыдились бы: с нами же дама.
В этот момент доктор Джефферсон, видимо, решил, что о нем окончательно все забыли, и попытался бочком двинуться к двери.
– Да сядьте вы уже, Эрик! – Маркус слегка повысил голос, и испуганный доктор снова опустился на стул.
– Алик. Мне известно, что вы, люди, прекрасно умеете скрывать свою глупость, свою наглость и свои поступки за завесой высокопарных слов. Но, может быть, уже хватит изображать из себя мистера Бобра и миссис Бобриху и рассказывать мне о мире Нарнии? А, судя по тому, сколько вы говорите, вы отнюдь не мистер Бобер. Переходите к сути.
Чума разговаривал с Алоизом, но при этом почти не смотрел на него: его вгляд был прикован к девушке, которая то отводила глаза, то показывала непонятные жесты.
– Ну Николь, ну не будьте букой, не молчите.
Самаэль улыбнулся, причем даже приветливо. Во-первых, словоблудие Вагнера его утомило, а во-вторых разговоры о любовницах возбудили в нем интерес к женщинам, а единственной особой женского пола здесь была лисичка.
– Не бойтесь, милое дитя. Гельминты – это только звучит страшно. На самом деле: попьете таблеточки и через недельку-другую будете как новенькая.
Маркус начал крутить трость в руках, заставляя крутиться все быстрее и быстрее, пока набалдашник не превратился в размытое светлое пятно.
–Продолжая говорить языком Льюиса, я не Аслан и вообще плохо могу понять, чего вы от меня хотите, – Маркус мгновенно посерьезнел и махнул рукой, заставляя Алоиса замолчать. – Так что же вы от меня хотите, прелестное дитя? – он в упор смотрел на лисицу. – Я вас слушаю, Николь.

Николь была несколько удивлена обращением Всадника, но не настолько наивна, чтобы принять его за честь. Скорее всего Райдер посчитал, что от нее легче добиться конкретных высказываний. Поведение ее шефа ясно указывало на то, что он передал инициативу в ее руки и она вольна поступать по своему усмотрению. «Наконец-то!» - подумала Клифф, чувствуя, как напряжение сменяется возбуждением игрока, а сердце колотится все быстрее.
Папарацци любила дерзость в себе и других; сарказм вирусолога потрафил ее вкусу. Клифф не помнила случая, чтобы ее острый язычок помешал делу (разве что самолюбию вышестоящих), поэтому решила не сдерживаться и на сей раз. На вопрос о ее желаниях она ответила с томными интонациями кинодивы:
- Обычно меня интересуют «секс, наркотики, рок-н-ролл». Но сейчас я хочу вас и только вас. 
И подалась вперед, представляя собеседнику возможность оценить декольте по достоинству. Этот простой, лишенный всякой новизны прием неизменно удивлял своей эффективностью. Однажды, в кабинете у одного высокопоставленного чиновника, она с теми же словами и изяществом дворовой кошки-разбойницы встала на четвереньки на большом столе, отделяющем ее от мужчины. Бедняга выглядел так, словно его вот-вот хватит удар, и с невнятным бормотанием, не глядя, подписал разрешение на перевозку одного крупного контейнера без досмотра. В ироничной манере рассказав Джулиану о своей эротической импровизации на письменном столе, девушка услышала полное гнева: «Ты с ума сошла?! А если бы он тебя прямо там...» На что ответила совершенно невозмутимо: «Вероятность такого развития событий можно отнести к остаточным рискам. Почтенный господин все время смотрел на незапертую дверь и явно боялся, что кто-то из подчиненных застанет его в компрометирующей ситуации...» Даже любопытно, как бы отреагировал Райдер, если бы она сейчас выдала подобный номер?..
- Иными словами, нам необходима ваша поддержка. Мы хотели бы узнать, на каких условиях возможно наше сотрудничество, - вернулась она к относительно деловому разговору.

«Приговор приведен в исполнение», - мысленно подытожил Алоис, когда Джефферсон испустил дух у него в ногах. На лице прокурора, наблюдавшего за агонией несчастного врача, мешались жалость и отвращение, человеческая растерянность граничила с профессиональной решимостью; мысли о цене человеческой жизни путались с сожалением о безнадежно испорченной одежде. С одной стороны факт: этот человек был нежилец; орден иллюминатов все равно что любая секта, все хотя бы косвенно связанные с ними – потенциальные мертвецы. С другой стороны опровержение: все они были людьми; что может быть естественнее смерти от руки себе подобного? С этой позиции смерть Джефферсона была неестественна, а потому подлежала протесту. За пределами этого кабинета его ждало осуждение и точный выстрел из снайперской винтовки; в пределах – сомнительное Провидение.
Высвободившись из мертвой хватки Эрика, Вагнер достал из кармана носовой платок и педантично промокнул им капли крови и слюны на своей рубашке. После этого он присел возле тела на корточки и, взяв Джефферсона за запястье, прощупал пульс. Необходимости в этом, впрочем, никакой не было, он и сам все прекрасно понимал. Что ж, минус один. Остались двое. Смутно Вагнер подозревал, что рискует таким образом быть обнаруженным в самом непотребном виде. Старина Ллойд от души посмеется.
- Впечатляет, доктор Райдер, - наконец, произнес Алоис, - не столь масштабно, как чума в 1348, но весьма познавательно. Не смею сомневаться, что вы только начали.
Прикрыв на мгновение глаза, Вагнер с досадой понял, что ему становится сложнее сохранять трезвость ума. Здравый смысл, вы о чем? Твой водитель-нянька - демон, единокровная сестра – лиса-оборотень, а мизантроп-кошатник, привлекаемый к уголовному судопроизводству в качестве эксперта – Всадник Апокалипсиса. На фоне этой реальности литературный угар математика Доджсона кажется самой незамысловатостью.
Но все это относилось к полемике. Сейчас же самое время вспоминать инструкции. 
«Я не знаю, какой сукин сын наверху все это придумал, - сообщил Ллойд. – Но систему власти и подчинения еще никто не отменил, так что слушай сюда. Я не знаю, с чем там вам придется столкнуться; и не знаю, кто мог бы знать. Так что выяснить – ваша первостепенная задача, что бы эти ублюдки ни говорили, какие перед вами цели ни ставили. Когда начнешь понимать, что дело пахнет паленым, начинай задумываться не о героической погибели, а о разумном отступлении. Само собой, все вы – хваленые офицеры – не более чем пушечное мясо; но и расходным материалом следует распоряжаться с умом. Так что первое, что я от тебя жду – подробный отчет. Можно даже в лицах, не стесняйся, зайчонок.
Это не все, - продолжал оператор, - будем реалистами и прикинем вероятность вашего возвращения не вперед ногами. Процент обнадеживающий, и, так уж и быть, я попытаюсь его немного увеличить. Один звонок будет трактоваться как сигнал SOS. Разумеется, толку от подкрепления ждать глупо, не буду тебе напоминать, что эти твари, одну из которых тебе повезет сегодня увидеть воочию, чудили в былые годы, но массовая неразбериха и привлечение внимание может прокатить. Если вам повезет, Оно не станет устраивать геноцид; если нет, то… то сегодня начнется репетиция Конца Света».
Пока Райдер стоял к Алоису затылком, Вагнер убрал руки в карманы и в слепую послал привет Ллойду. Ему слабо верилось, что Маркус намерен закончить показательную экзекуцию на Джефферсоне.
Уже через несколько минут на улице возле клиники началась суматоха…

– Совсем… храброе милое дитя, – Маркус продолжал смотреть девушке в глаза и улыбнулся кончиками губ. – Смелые и сильные женщины – моя слабость. Правда, большинство из них, к сожалению, заканчивает печально: либо на костре, либо в аду, а иногда сначала на костре, а потом – в аду.
Он отвернулся. Судьба несчастного доктора Джефферсона его интересовала мало: тот получил лишь то, что заслужил. Он снова обратил свое внимание на Николь и заговорил, отвечая на ее вопрос:
– Ну почему же? Есть, конечно. Но каждый получает только то, что заслуживает. То, от чего он умер – любопытнейший коктейль и, кстати, на основе того, что здесь распространяли вы. Зачем создавать лишние вопросы?
Чума тяжело вздохнул. Нет, некоторые люди неисправимы. Вот почему Алоис искренне посчитал, что, если Маркус на него не смотрит, то и не знает, чем тот занят. Самаэль некогда был серафимом, сыном Господа. Неужто ему обязательно было смотреть, чтобы знать, что и где происходит? Недаром же в истинном облике у серафимов было четыре лица. Глупо, глупо, глупо.
– Да, во время эпидемии чумы было интереснее, Алик. Хотите, Алик, я вам устрою экскурсию в тот период?
Он медленно выпрямился, достал сигарету, щелкнул зажигалкой, втянув в себя дым, взмахнул рукой – и Алоиса, подняв в воздух, распяло на стене. Самаэль медленно повернулся на каблуках, приближаясь к прижатому к стене Вагнеру.
– Глупец. Сам вызвал меня, а теперь сам пытаешься прервать беседу? Хочешь убежать? – в карих глазах впервые появились какие-то чувства, и то, что плескалось в них, было древнее, чем история христианства. – Ты правда думаешь, что мне нужно смотреть на тебя, чтобы понять, что вы хотите, что вы жаждете, о чем мечтаете, что думаете? – он снова затянулся сигаретой. А в ответ на крик Николь лишь ухмыльнулся. – Я старше того, что вам пишут в учебниках истории. Вы правда думаете, что эти жалкие люди спасут вас?
Он подошел к Николь и положил руку на ее плечо. Взмах другой рукой – и Алоиса оторвало от стены, хорошо приложив о край стола, подтащило к Маркусу в его крепкие, почти отеческие, объятия.
И вся троица исчезла из кабинета – без хлопков, запаха серы, облаков дыма… За несколько секунд до того, как снаружи сломали дверь.
Они оказались на вершине полуразрушенной смотровой башни замка, который был давно необитаем, и который явно не пощадило время. Маркус выпустил обоих людей и поежился под порывами ветра.
– Так. Подождите секунду, – Маркус снова растворился в воздухе, чтобы через мгновение появиться вновь, но уже в своем плаще. – Прошу прощения, но здесь чертовски ветренно в это время года.
Он снова взмахнул рукой, и Алоис – уже привычно – повис в воздухе, только на этот раз вниз головой. Маркусу стоило только поднять руку, и телефон из кармана пиджака юриста сам выпал ему на ладонь. Чума присел на корточки так, чтобы смотреть Алоису в глаза.
– Алик. Меня сложно вывести из себя, но вы упорно идете по этому пути. Я – хочу – чтобы вы – зарубили – себе на носу, – в такт каждому слову, повинуясь движению пальца Алоис медленно бился головой о каменную плитку. – Вы в гордыне своей наши себе противника, который вам не по зубам. Возможно, чтобы доказать это, я навещу вашего друга, который так пытался вас спасти, – Райдер активировал дисплей телефона и посмотрел последние действия, запоминая номер. – А возможно я навещу всех членов вашего ордена. Может быть, тогда вы поймете свою ошибку.
Оставив Алоиса в покое, он снова обратил свое внимание на лисицу.
– Наверное, милое дитя, вас мучает вопрос, где вы. Я отвечу: вы в Шотландии. Километрах в ста от Абердина. Это замок клана МакКинли. Конечно, этот клан не так известен, но в свое время играл значимую роль в регионе, с ним считались. Но когда-то, очень давно, в этом замке поселилось зло. Конечно, люди как всегда обвиняли в этом Господа, Дьявола, происки темных сил, ведьм, но зло этого замка было в людях. Теперь этот замок заброшен, а большинство членов этой семьи в аду. По крайней мере, некоторые. Николь, ты, наверное, думаешь, зачем я, старый маразматик, рассказываю вам эту историю и зачем я перенес вас сюда? Я хочу, чтобы вы поняли: начало любой катастрофы, корни  любого зла лежат именно в вас, в людях. Вы вызвали меня и были готовы пожертвовать несколькими сотнями людей – ваших братьев и сестер. Когда вы поняли, что я вам не по зубам, вы попытались сбежать, струсив даже попросить меня о том, что хотели. Вы должны понять одно: когда-то мы все пожертвовали очень многим, чтобы спасти ваших предков. Теперь ваше спасение – лишь в ваших руках. Но пытаясь приносить в жертву равных себе, вы идете не по тому пути. Равных – потому что вы все равны перед Отцом нашим. И то, что вы – вот конкретно вы, милое дитя – входите в жалкую кучку людей, которые называют себя каким-то орденом и мнят себя элитой, не делает вас выше суданских детей, умирающих от голода.
Он протянул руку, и на его ладони оказался телефон Николь.